Клип

Перевод "Властелина колец" и "Хоббита" на клипы


1) Арагорн
1.1) Гренада

1.2) Арвен
1.2.1) Заклинание
1.2.2) Дуня
1.2.3) Материя

1.3) Джинн
1.4) Пионер
1.5) Парус


2) Гэндальф
2.1) Оркестрик
2.2) Колоколенка
2.3) Волшебник
2.4) Кабинеты

3) Гондор и Рохан
3.1) Царь
3.2) Садовое кольцо
3.3) Рябина
3.4) Коломбина


4) Тьма
4.1) Тулуза
4.2) Тоска
4.3) Пеленнор
4.4) Томми


5) Хоббиты
5.1) хоббиты
5.1.1) Рио-Рита
5.1.2) Пиджак
5.1.3) Весна

5.2) Голлум
5.2.1) Король
5.2.2) Джаз


6) Квест
6.1) Просвистела
6.2) Роботы
6.3) Егеря
6.4) Мгновения
6.5) Гадалка


7) Гномы
7.1) Эмиграция

---

Конкуренты!

На сайте Толкиновского Общества Санкт-Петербурга выложен 63-й номер журнала "Палантир", содержащий перевод Марии Семенихиной статьи Толкина "О «Калевале» или Земле Героев" (оба черновика).
В этом переводе отсутствует ряд фактических ошибок, допущенных мной!

---

Дж. Р. Р. Толкин
(из TS 7; расшифровка и редакция Verlyn Flieger)
(черновой перевод Nirolo)
Ранее: "О "Калевале", или Страна героев" [Рукописный черновик]

(* - см. прим. ред.)
( синим цветом отмечены отличия от рукописного черновика)

"Калевала"
The Kalevala
[Машинописный черновик]

Я боюсь, что эта статья была, в действительности, написана не для данного общества, которое, я надеюсь, извинит меня , поскольку создавал её, в основном, чтобы заполнить ночной перерыв и занять вас (насколько это возможно), назло нежданной болезни {collapse} заявленных преподавателей*. Я надеюсь также, что вы простите мне заимствованный {second-hand} характер её качества - оно тяжеловато для статьи, скорее несвязного монолога, сопровождаемого досужим похлопыванием по корешку любимого тома. Если я непрестанно прерываюсь в обсуждении этих стихов, как если б никто в комнате (кроме меня) даже не слышал о них, то вам следует приписать это тому странному обстоятельству, что никому прежде я не читал эту статью; и вам также следует приписать это "любимой" театральной позе. Я нежно привязан к этим стихам - они являются литературой* {literature}, столь непохожей на вещи, близкие обычному читателю, или даже на те, что скитались более странными путями - они настолько неевропейские и, однако, могли прийти только из Европы.
Любой, кто читал собрание баллад, имеющее хождение под этим названием (особенно если он читал их, или даже часть их, в оригинале - нечто чрезвычайно отличное от любого перевода), будет, я полагаю, согласен с этим. Большинство народов близки, начиная со времени их самых древних книг, развиваются с общими шаблонами и типами мифологических историй, легенд, сказок, романов и т.д., пришедшими к нам многими извилистыми путями из Греции и южных стран, с севера и от жестоких германских народов, с островов запада и их старинных кельтских {Keltic} владык (что бы слово "кельтских"* ни значило). Для некоторых из нас (зачастую усердия или честности достаточно, чтобы согласиться с этим) они обретают их венец славы и восхищения в "Книгах для детей" {Books for the Bairns} с розовым переплётом Стида {Stead’s} - руднике древних неувядающих знаний. Они обладают общим стилем, или вкусом, в них есть что-то родственное друг другу, несмотря на их чрезвычайное расхождение, нечто большее, чем универсальная общность человеческого воображения, и создающее у вас чувство, что, каковы бы ни были основные отличия народов этих рассказчиков, есть что-то сходное в воображении рассказчиков на индоевропейских языках. Несколько произведений издалека появились, конечно, даже в тех маленьких розовых книжках, эхо чёрного сердца Африки, струйки с далёкого и чужого Востока. Ничто в этом мире не могло быть окончательно определено или отмечено суровыми строками. Также и в Европе. Через её юго-восточные рубежи проникали наполовину азиатские, наполовину родственные нам влияния семитских языков и культур, чтобы быстро ассимилироваться и оказаться зачастую за пределами лёгкого распознавания в Европе. Но это - старинная история, и даже, возможно, хоть мы ещё спорим дал ли нам Дальний Восток больше, чем указано тут, тень старинной истории обернётся здесь к нашей собственной пользе, в один прекрасный день вы придёте в Калевалу, Страну героев. Тогда вы действительно окажетесь в совершенно новом мире, и можете наслаждаться изумительным новым волнением.
Мы избежим Пика Дариена {указание на сонет Джона Китса "При первом прочтении чапменовского Гомера":
"...Or like stout Cortez when with eagle eyes
He star'd at the Pacific — and all his men
Look'd at each other with a wild surmise —
Silent, upon a peak in Darien."
"...Вот так Кортес, догадкой потрясен,
Вперял в безмерность океана взор,
Когда, преодолев Дарьенский склон,
Необозримый встретил он простор." (перевод С. Сухарева) - прим. перев.} , по той лишь причине, что я, во всяком случае, не пребывал в молчании о/на нём - вы всё же чувствуете себя Колумбами, высаживающимися на новом континенте или Торфиннами в Добром Винланде {Vinland the good} - и ради обогащения вас новыми героическими знакомыми более веселыми, чем скраелинги {название, данное гренландцами, индейцам - прим. перев. } и краснокожие.Конечно, сделав свой первый шаг на новой земле, вы можете, если захотите, тотчас же начать сравнивать её с местами, откуда пришли. Горы, реки, трава и многое другое - здесь такое же, что и там; многие растения и некоторые животные (особенно жестокий человеческий род) могут казаться знакомыми - но, более чем вероятно, появление неопределимого ощущения новизны, которое будет либо восхищать, либо беспокоить вас чересчур сильно, чтобы сравнивать, даже знакомые вещи зачаруют странностью; деревья будут необычно окаймлять собой горизонт, птицы - выводить незнакомые рулады, обитатели заговорят на диком и поначалу невнятном наречии. Позже страна и её обычаи станут вам лучше знакомы и вы, обретя слова для бесед с местными уроженцами, - вы, я надеюсь, найдёте приятным недолго пожить с этим странным народом и их новыми богами, с их народом непритворных непритязательных возмутительных героев и печальных несентиментальных влюблённых - кое-кто может даже с сожалением думать, что вообще придётся возвращаться из этой страны. Возможно, чего я, однако, до сих пор не рассматривал, некоторые люди безукоризненного образования и безупречной светскости желали бы только поспеть на первый лайнер обратно к их родным городам. Лучше бы эти люди отбыли бы поскорее. У меня нет оправдания, чтобы навязать им "Страну" или её "героев"; бесполезно им говорить, что если герои Калевалы совершают поступки с необычным недостатком благородства (и даже благопристойности) и с готовностью к плачевным и грязным деяниям, то это часть их особой привлекательности! Кроме того, они, в действительности, не более бесчестны - и много более просты в умении уживаться - чем средневековый влюблённый, который заболел, сетуя на жестокость своей леди, проявившуюся в безжалостности к нему, осуждающей его на трогательную смерть, но поразившимся новизной идеи, когда его добрый советник подчёркивает, что несчастная леди никоим образом не извещена о его привязанности. Влюблённые Калевалы дерзки - и получают отпор. Это не Троил, нуждающийся в Пандаре, чтобы действовать за него, стесняющегося ухаживать: скорее здесь свекровь, звучно ведущая переговоры за сценой и дающая циничные советы их дочерям рассчитывать на рассеивание сильнейших несбыточных мечтаний.
Я, по крайней мере, переживал изумление и лёгкое замешательство, когда я впервые пришёл к Калевале - то есть пересекал бездну между народами Европы, говорящими на индо-европейских языках, в меньшей их области, что ещё держалась необычных закоулков полузабытых наречий и памяти старинных дней. Новизна беспокоила меня, застревающего в нескладных грудах громоздкого перевода, не преодолевающего всех своеобразных трудностей этой задачи; это раздражало, но, в то же время, привлекало - и чем больше я читал, тем больше наслаждался и чувствовал себя как дома. Тогда я провёл неистовый штурм языка оригинала и был отражён, поначалу, с тяжёлыми потерями, и никогда не мог бы сказать, что с успехом занял этот рубеж. Нетрудно увидеть причину, по которой переводы не очень хороши или очень близки к оригиналу - они являются упражнением с языком, отделённым неизмеримой бездной от сущности и методов английского языка. Финский - странный язык, хорошо прилаженный к "Стране героев" (что естественно) и отличный от любого привычного вам, как истории этих стихов отличны от историй, с которыми вы познакомились прежде.
Неоднократно приходилось слышать, что "Страна героев" описывается как Финский Национальный Эпос - как будто в природе вселенной заложено, что каждой нации (безотрадное слово) помимо национального банка, и правительства, следовало бы для получения членства в Лиге прежде продемонстрировать также законное обладание Национальным Эпосом - ещё одним признаком респектабельности, подлинным доказательством национального существования. Но Финляндия таким эпосом не обладает. Калевала определённо таковым не является. Это масса всевозможного {conceivably} эпического материала (я должен признаться, что могу себе представить {conceive of} эпос, с трудом вырастающий из этой массы); но - и я думаю это основной тезис - всё, доставляющее величайший восторг, было бы утрачено, если в один несчастный день стало бы трактоваться, как эпос. Простые истории, неприкрашенные события единственно могли сохраняться; весь подлесок, роскошное богатство и изобилие, облекающие их, были бы сорваны прочь. Действительно,"Страна героев" - собрание именно тех восхитительных материалов, что были восприняты, которые (при появлении эпического поэта и достаточно многоумного века, чтобы породить его) были бы в другом месте неизбежно отброшены в сторону и выпали бы, наконец, даже из "устной литературы", заброшенные и окончательно забытые. Едва ли в Калевале найдётся более одного отрывка или эпизода, которые можно представить допускающими настройку на высокую эмоциональную интенсивность, требуемую великой поэзией. Всюду основные части странных мифов, необычные рассказы троглодитов о преисподней, дикое жонглирование с солнцем и луной, с происхождением земли и обликом Человека, как у Гомера (к примеру) с лёгким сердцем сокращались, пока от них не осталось лишь несколько несообразных следов их былого присутствия - это к тому, что можно провести параллель с "Калевалой", и ни к большему величию эпической темы, ни к её сознательной гуманности. Или вновь - к таинственным сказкам, жестоким духам, и волшебникам, и просёлкам северного воображения, выходящего иногда на дневную поверхность в чрезмерно чистых верхних слоях атмосферы Саг, с которыми "Страна героев" может часто сравниваться, а не к надменному достоинству и мужеству, благородству разума и тела, которые составляют величие рассказа Саг.
...

---

Дж.Р.Р. Толкин
(из TS 7; расшифровка и редакция Verlyn Flieger)
(черновой перевод Nirolo)
(* - см. прим. ред.)

О "Калевале", или Страна героев
On“The Kalevala” or Land of Heroes
[Рукописный черновик]

I

Я боюсь, что эта статья была, в действительности, написана не для данного общества*, которое, я надеюсь, извинит меня, поскольку создавал её, в основном, чтобы заполнить ночной перерыв и занять вас (насколько это возможно), назло нежданной болезни {collapse} запланированных лекторов*.
Я надеюсь также, что общество простит мне заимствованный {second-hand} характер её качества: оно тяжеловато для статьи - скорее несвязного монолога, сопровождаемого досужим похлопыванием по корешку любимого тома. Если я непрестанно прерываюсь в обсуждении этих стихов, как если б никто в комнате не читал этих стихов прежде, то потому лишь, что никому раньше я не читал эту статью; и вам также следует приписать это любимой театральной позе. Я нежно привязан к этим стихам - они являются литтературой* {litterature}, столь непохожей на вещи, близкие обычному читателю, или даже на стихи, сложенные более странными путями: они настолько не-европейские и, однако, могли прийти только из Европы. И тот, кто читал это собрание баллад (особенно в оригинале, который чрезвычайно отличен от любого перевода*) будет, я полагаю, согласен с этим. Большинство народов близки, начиная с эры их самых древних книг, развиваются с общими шаблонами и типами мифологических историй, легенд, романов, пришедшими к нам из многих источников: многими путями из Греции, взяты у кельтских народов, ирландцев и британцев, и у прагерманцев (я помещаю их в порядке возрастающего интереса для меня), и обретают в наших глазах {achieve forums[?]{"forums" расшифровываем как "for us"- прим. перев.}} венец славы в "Книгах для детей" Стида* {Stead’s Books for the Bairns} - руднике древних знаний. Они обладают общим стилем, или вкусом, чем-то родственным друг другу, несмотря на их чрезвычайное расхождение, создающим у вас чувство, что, каковы бы ни были отличия народностей этих рассказчиков, есть что-то сходное в воображении рассказчиков на индоевропейских языках*.
Струйки прибывают с неясного и чужого Востока, конечно, (это даже отражается в вышеупомянутых излюбленных розовых переплётах*), но чужое влияние, если ощущается, то больше в финальной литтературной форме, нежели в основных историях. Тогда, возможно, вы откроете Калевалу, (или, переводя грубо; так много проще произносить) Страну героев; и вы тотчас - в новом мире; и можно наслаждаться изумительным новым волнением. Вы чувствуете себя подобно Колумбу на новом континенте или Торфинну в Добром Винланде* {Vinland the good}. Сделав свой первый шаг в новой стране, вы можете, если захотите, немедленно начать сравнивать её с той, откуда пришли. Горы, реки, трава и прочее являются, возможно, общими чертами обоих мест. Некоторые растения и животные могут казаться знакомыми (особенно дикий и жестокий человеческий род), но, более вероятно, появление частого почти неопределимого ощущения новизны и странности, которое будет либо беспокоить, либо восхищать вас. Деревья будут непривычно окаймлять горизонт, птицы - выводить незнакомые рулады, обитатели заговорят на диком и поначалу невнятном наречии. На худой конец, я надеюсь, тем не менее, что после этого страна и её обычаи станут более привычными и вы, обретя слова для бесед с местными уроженцами, найдёте до некоторой степени приятным недолго пожить с этим странным народом и их новыми богами, с их народом непритворных возмутительных героев и печальных несентиментальных влюблённых и, наконец, вы можете почувствовать, что не хотите возвращаться домой долгое время, если, вообще, захотите вернуться.
Так это происходило со мной, когда я впервые читал Калевалу* - то есть пересекал бездну между народами Европы, говорящими на индо-европейских языках, в той меньшей их области, что держалась необычных закоулков забытых наречий и обычаев старинных дней. Новизна беспокоила меня, застревающего во всех нескладных грудах громоздкого перевода*, совсем не преодолевающего их своеобразных трудностей; это раздражало, но, тем не менее, привлекало. И каждый раз, когда вы читаете это, вы всё больше получаете удовольствия, чувствуете себя, как дома. Когда экзаменам чести* {оксфордские экзамены на степень бакалавра гуманитарных наук - прим. перев.} следовало отнимать все мои силы, я провёл неистовый штурм крепости языка оригинала и был отражён, поначалу, с тяжёлыми потерями. Но не слишком трудно увидеть причину, по которой переводы, вообще, не хороши, перевод - это наше упражнение с языком, отделённым решительно неизмеримой бездной от методов и выражений английского языка. Однако есть возможность третьего случая, которую я не рассматривал: в вас может оказаться лишь враждебность и желание поспеть на следующее судно обратно к вашей родной земле. В таком случае, до вашего ухода (лучше бы поскорее), я думаю было бы справедливо отметить: если вы чувствуете, что герои Калевалы совершают поступки с необычным недостатком общепринятого благородства и с готовностью к плачевным и грязным деяниям - они не более бесчестны и далеки от трудности уживаться по сравнению со средневековым влюблённым, который заболел, оплакивая жестокость своей леди, проявившуюся в безжалостности к нему и осуждении его на трогательную смерть, но поразившимся новизной идеи, когда его добрый советник подчёркивает, что несчастная леди никоим образом не извещена о его привязанности. Влюблённые Калевалы дерзки - и получают отпор. Это не Троил, нуждающийся в Пандаре*, чтобы действовать за него, стесняющегося ухаживать: скорее здесь свекровь, звучно ведущая переговоры за сценой и дающая циничные советы их дочерям рассчитывать на рассеивание самых сильных несбыточных мечтаний.
Неоднократно приходилось слышать, что "Страна героев" описывается как "национальный финский эпос", как будто нации помимо (если это возможно) национального банка, театра и правительства следовало бы автоматически обладать и национальным эпосом. В Финляндии не так. Калевала определённо таковым не является. Это масса всевозможного {conceivably} эпического материала; но (и я думаю это основной тезис) почти всё, доставляющее величайший восторг, было бы утрачено, если бы когда-либо трактовалось, как эпос. Простые истории, неприкрашенные события единственно могли сохраняться; вся преисподняя, всё роскошное богатство и изобилие, облекающие их, были бы сорваны прочь. "Страна героев", фактически, собрание восхитительных воспринятых материалов, которые (при появлении эпического поэта), из-за сравнительной слабости эмоциональной интенсивности, были бы в другом месте неизбежно отброшены в сторону и позже, попавшие в тень (что случается слишком часто), исчезли бы, заброшенные и полностью забытые.
В любом случае, всюду основные части мифов, необычные рассказы троглодитов*, дикое жонглирование с солнцем и луной, с происхождением земли и обликом Человека, как у Гомера (к примеру), строго говоря, сокращались; это к тому, что может быть проведено сравнение с "Калевалой", и не к большему величию эпической темы. Или вновь - к затейливым сказкам, жестоким духам, волшебникам и просёлкам человеческого воображения и веры, выходящим на дневную поверхность тут и там в чрезмерно чистой атмосфере саг, с которыми "Страна героев" может сравниваться, а не к надменному достоинству и мужеству, благородство которых ужаснее рассказа саг. Но необычность и странность, несдержанность, гротеск не только интересны, они ценны. Нет необходимости всегда очищаться от них целиком для того, чтобы достичь Возвышенного. Возможно, на вашем величественном соборе можно найти горгулий, но Европа утратила многих из них из-за частых попыток построить греческие храмы.
Тогда как здесь - собрание мифологических баллад, наполненных тем первобытным "подлеском", который был удалён, в целом, в литтературе Европы и веками уменьшался с различной и ранней степенью завершённости у разных народов. Подобное собрание, без сомнения, расхищалось бы антропологами, которые могли бы наслаждаться этим некоторое время. Комментаторы, насколько мне известно, составляют множество заметок о своих переводах, говоря "сравним эту историю с одним рассказом Андаманских островов*" или "сравним ту веру с показанной в одной сказке хауса*" и так далее - но давайте избегать этого. В конце концов, окажется, что у финнов и жителей Андаманских островов есть близкородственные животные (о чём мы знали и прежде). Давайте лучше порадуемся тому, что мы пришли внезапно к кладовой тех народных выдумок, которые мы боялись утратить, сохранённых вместе с рассказами (пока ещё не лишёнными простоты в чувстве пропорций), без мыслей о рамках приличий и даже о преувеличениях, без ощущения (или вернее без нашего ощущения) несообразности (исключая случай, когда мы полагаем, что несообразность очаровывает нас). Мы говорим о дне отдыха от всего хода прогресса последних трёх тысячелетий и собираемся побывать необузданно неэллинистическими и варварскими некоторое время, как мальчик, надеющийся проводить в будущей жизни половину праздников в аду, избегая итонских воротничков и песнопений.
Прославленное преувеличение этих баллад напоминает (рассматриваемый в качестве иллюстрации) способ рассказа историй в "Мабиногионе"*, но на самом деле эти случаи скорее различны. В "Калевале" нет и следа благовидности, хитрого утаивания невозможного, только детская радость рассказа, как он срубил миллион деревьев и расправился с двадцатью полицейскими, в ней нет мысли обмануть вас - но она является первобытной героической историей. Конечно, в "Мабиногионе" есть та же радость в хороших рассказах, странных скачках воображения, но картина более технична. Её цвета удивительно спланированы, её фигуры сгруппированы. Это не так в "Стране героев". Если человек убил гигантского лося в одной строке, то последний может оказаться медведицей в следующей. Детально прорабатывать этот момент нет необходимости, но это можно сделать благоприятным случаем для попытки высказать только то, какой я нашёл атмосферу "Калевалы", попытки, которую вы можете поправить с помощью ваших собственных знаний или с помощью выдержек, которые я хотел бы прочесть, когда ваше терпение истощилось и вы чувствуете справедливость последнего замечания "Калевалы".

Также как у водопада
Поток влаги плодотворный
Нескончаемым не будет,
Так сказитель замолкает,
Если знания иссякли.

{"Водопад, и тот в паденье
Не всю воду выливает,
Точно так же песнопевец
Не споёт всех песен сразу"
"Калевала", руна 50, 531-534, перевод Л.П. Бельского}

Я чувствую, что это не предпосылка литтературной традиции. У "Мабиногиона" следующая предпосылка - ощущение совершенствования огромного размаха, результат которого находится в области непревзойдённой соразмерности и неуловимо изменчивых цветов, на фоне которых выделяются фигуры персонажей рассказов, но они также соразмерны с удивительной обрамляющей цветовой схемой и теряют в поразительности, если не в ясности. Во многих похожих национальных литтературных легендах тоже находится что-либо подобное. "Калевала", по моим ощущениям, этим не обладает. Цвета, поступки, чудеса и фигуры героев расплёскиваются по ясному, чистому холсту быстрой рукой - даже легенды, касающиеся происхождения многих древних предметов, кажутся пришедшими из только что разыгравшегося воображения певца. В этом нет ультрасовременных новинок подобных трамваям, ружьям или аэропланам, оружие героев, на самом деле, это так называемые "старинные" лук, дротик и меч, но в то же время они "нынешние" - полностью определённые, неромантичные мгновенность и действительность - несомненно пугающие вас, особенно когда вы обнаруживаете, что читаете обо всей истории Земли, берущей начало из яйца чирка {в переводе Л.П. Бельского из утиного яйца - прим. перев.} или о солнце и луне, спрятанных в гору.


II

Что касается сведений о происхождении "Калевалы", то с тех пор, как пришёл Вяйнямёйнен* и создал знаменитую арфу Кантеле, сделанную из кости щуки, из того, что мы знаем о финнах, они всегда любили баллады, и эти баллады передавались и пелись день за днём с непрестанными добавлениями от отца к сыну, от сына к внуку до теперешних дней, когда, как баллады нынче сетуют: "Песни старины ушедшей,/В чьих словах сокрыта мудрость,/Уста юные не пели./Люди всё позабывали - /Время неудач настало/И народ погибнуть может.".
{"Распевал свои он песни,
Песни мудрости великой.
День за днем все пел он песни
И ночами распевал их,
Пел дела времен минувших,
Пел вещей происхожденье,
Что теперь ни малым детям,
Ни героям непонятно:
Ведь пришло лихое время,
Недород, и хлеба нету."
"Калевала", руна 3, 5-14, перевод Л.П. Бельского}
Тень Швеции и, затем, России были над страной много веков. Петроград находится в Финляндии. Но вот удивительная и чарующая вещь - эти "напевы ушедших времён" никогда не были спаяны вместе.
Шведы окончательно завоевали Финляндию в двенадцатом веке (в результате непрерывных боевых действий, сопровождавшихся общественными контактами, которые уходили корнями к началу нашей эры, когда наши собственные предки тоже обладали большой частью Гольштейна). Тогда же медленно начало вводится христианство - другими словами, финны были одним из последних языческих народов в средневековой Европе. Калевала на сегодняшний день оказалась практически незатронутой, и, исключая концовку и немногие упоминания бога неба Укко, почти полностью отсутствует даже намёк на существование христианства. Это в значительной степени объясняет её интересный и "подлесковый" характер, а также её минорную эмоциональную тональность - её узкую и ограниченную точку зрения (вещь в себе не без приятности).
С другой стороны, семь столетий баллады передавались назло Швеции, назло России и не записывались, пока Элиас Лённрот в 1835 году не издал, состоящий из них, сборник.* Собраны они были в на востоке Финляндии, вследствие чего они отличаются по диалекту от принятого современной финской литтературой. Этот диалект стал чем-то вроде поэтического соглашения. Лённрот был не только собирателем*, перед ним должна была появиться задача - составить сборник в свободно сочленяемой форме - решённая, как это очевидно по результату, с немалым мастерством. Он назвал сборник "Страной героев", "Калевалой" по имени Калевы - мифологического предка всех героев. Он состоял из двадцати пяти рун (или песен); расширенный вдвое новым собранным материалом сборник был переиздан в 1849 году* и почти немедленно переведён на другие языки.
Тем не менее интересно прояснить, что пение баллад, всё же, ещё продолжалось, что эти баллады, случайно выкристаллизованные здесь для нас, допускают тысячи вариаций, которым, по-прежнему, они подвержены. "Калевала", действительно, никоим образом не означает "всех литтературных баллад Финляндии" и не является даже собранием всех баллад, найденных Лённротом, опубликовавшим вдобавок целый том их под заглавием "Кантелетар", или "Дочь арфы". "Калевала" отлична лишь в том, что она связна и легче читаема, и включает в себя большую область финской мифологии от творения земли и неба до отплытия Вяйнямёйнена. Запоздалость этого собрания позволяет усомниться в возможности того, что оно создано в ключе нездоровой современной погони за "подлинной первобытностью". Однако это подходит на роль истинного объяснения, почему эта сокровищница оставалась не обшаренной, она не была заново украшена или отделана, побелена или испорчена иным способом, она была оставлена на попечение случая, оставлена духам домашнего очага и избежала педантов и лекторских поучений.
Даже собранные и, наконец, принявшие участь воспроизведения в печати, эти стихи, по счастью, избежали грубой и моралистической передачи. Эта поразительная литтература столь популярна среди очень законопослушных и лютеранских (в наше время) народов Европы! [Юмала, чьим именем переводится библейский Бог, в "Калевале" всё же является богом облаков и дождей, небесным стариком, опекающим многих Детей творения {Daughters of Creation}.] Это похоже на интерес исландских епископов к приключениям Тора {Thörr} или Одина {Öðinn} - едва ли это служит примером, как (я слышал) утверждают, всё ещё сопротивляющегося - христианству или позднему иудаизму {Hebraic biblicality} - присутствия язычества в современной Европе.


III

Язык этих стихов - финский - делает сильную заявку на место самого сложного языка Европы, (хотя он какой угодно, но не уродливый), он фактически страдает, подобно многим языкам его типа, избытком эвфонии {благозвучие, звукопись - прим. перев.}, причём так сильно, что музыка языка имеет свойство непроизвольно заканчиваться, в ней не остаётся избытка, чтобы усилить эмоциональность лирических пассажей. Где созвучие гласных и ослабление согласных являются неотъемлемой частью обычной речи, там мало шанса для внезапного, неожиданного благозвучия. Этот язык практически изолирован в Европе, за исключением смежной, соседней Эстонии, с чьими рассказами и с чьим наречием финский в очень близком родстве. (Я рассказывал, что он имеет непосредственное отношение к к народным сказителям России, Венгрии и далёкой Турции.) Он не имеет отношения к любому из соседних ему, за исключением процесса заимствования - это язык того же типа, хотя и более первобытный, чем большинство европейских. Он до сих пор в гибком, текучем, неопределённом состоянии, немыслимом в английском. В поэзии бессмысленных слогов и, даже, бессмысленных слов, куда весьма свободно вставляются именно звуки. Возможны такие строки, как
"Enkä lähe Inkerelle
Penkerelle Pänkerelle"
или
"Ihveniä ahvenia
Tuimenia Taimenia",

где "pänkerelle" только вторит "Penkerelle" и "Ihveniä" - "Tuimenia" введены, только чтобы оттенять "ahvenia" и "Taimenia".
Их размер столь же небрежен, сколь небрежен он и в переводе, хотя намного свободнее - восьмисложные строки, в которых около четырёх ударений (два главных из них обычно подчиняют другую пару). Конечно, это - нерифмованный трохеический {то есть хореический - прим. перев.} размер "Гайаваты". Лонгфелло присвоил его, как присвоил саму идею поэмы и многие эпизоды (хотя нисколько не присвоил дух стихов "Калевалы") - факт, который я упоминаю единственно потому, что это обычно оставалось тёмным местом в биографических заметках к той поэме. "Гайавата" не является подлинной кладовой индейского фольклора, а мягким и умеренным переложением расцвеченной "Калевалы", я полагаю, с включением несвязанных индейских знаний и, может быть, нескольких подлинных имён. Имена у Лонгфелло слишком хороши, чтобы быть изобретёнными. Это было второе или третье путешествие Лонгфелло в Европу (целью которого было - овладеть датским и шведским языками), пришедшееся на первый успех "Калевалы" в переводах в Скандинавии и Германии.* Я думаю, только воодушевление "Калевалы" находит что-то похожее на равное отражение в подражании ей (умеренная мягкость и некоторая бестолковость американского английского надеты автором "Евангелины"), за которым "London Daily News" (я сейчас оцениваю правильное понимание американского английского) признало создание одной из самых замечательных строк во всём английском языке: "Пение сотого псалма - великого старинного пуританского гимна"*{“Chanting the Hundredth Psalm that Grand old Puritan Anthem”}.
Этот размер, монотонный и тонкий, насколько в действительности возможно , если затронуть способность к наиострейшему воодушевлению (если не к более величественным вещам). Я не имею в виду "Смерть Миннегаги", но "Судьбу Айно" и "Смерть Куллерво" в "Калевале", в которых она усилена (не становясь помехой) смешной нам наивностью неподдельного мифологического окружения. Это воодушевление - общее для всей "Калевалы" - зачастую очень правдиво и пронзительно. Одной из любимых тем - не величественной, но часто обсуждаемой - является другая сторона женитьбы, обычно избегаемая в литтературе стиля "жили долго и счастливо": с плачем и упавшим сердцем невеста (пусть и по своей воле) покидает отчий дом и привычные домашние вещи. Это состояние общества, отражённое в "Стране героев", было, очевидно, близко к трагедии, где тёщи и свекрови ужаснее, чем где-либо в литтературе и где семьи пребывают в родовых домах поколениями - сыновья и их жёны - все под железной дланью матриарха. Если вам скучен (что может быть) монотонный характер этого размера, хорошо бы вспомнить, что эти стихи были записаны лишь по случайности, что они, в сущности, монотонные напевы под звуки арфы, в то время как певцы раскачиваются взад и вперёд им в такт. Есть много указаний на эту привычку - например, в начале:

Сдвинем наши руки вместе,
Сцепим вместе наши пальцы,
Пусть весёлой будет песня,
Всё старанье мы приложим.

{"Так давай свои мне руки,
Пальцы наши вместе сложим,
Песни славные споем мы,
Начиная с самых лучших..."

"Калевала", руна 1, 21-24, перевод Л.П. Бельского}

***
Вспомним песни и легенды,
Вспомним опояску Вяйнё,
Ильмаринена* - коваля,
Мощь меча Каукомъели.*

{"Эти песни, что держали
И на чреслах Вяйнямёйнен,
И в горниле Ильмаринен,
На секире Каукомъели..."

"Калевала", руна 1, 30-33, перевод Л.П. Бельского}


IV

Религия этих стихов - пышный анимизм - его может быть тяжело отделить от чисто мифологического, следовательно, это значит, что в "Калевале" каждые корень и камень, каждое дерево, птицы, волны, холмы, воздух, столы, мечи и даже пиво обладают ясно выраженной индивидуальностью, являющейся одним из своеобразных качеств этих стихов, которое привлекает с исключительным мастерством и уместностью в многочисленных "почти разговорах".* Наиболее удивителен из них рассказ меча Куллерво перед тем, как последний бросился на его острие. Вы чувствуете, что если бы меч имел характер, то он был бы точно таким, какой изображён здесь: безжалостный и бесстыдно бандитский (см. руну 36, 320).Также есть упоминания нескольких других случаев: плач берёзы или эпизод (напоминающий "Гайавату, но лучше"), в котором Вяйнямёйнен просит дерево дать ему древесину для его лодки (руна 16). Это одна из наиболее существенных особенностей всей поэмы; даже эль начинает разговаривать при случае - как в отрывке (я надеюсь найти время его вам прочесть), повествующем о сотворении пива (руна 20, 522-546).
Калевальское представление о пиве часто выражается с восторгом, хотя часто повторяемое "Пиво - лучший из напитков Бережливого народа"
{"...Пиво Калевы хмельное,
Оттого и имя славно,
Хорошо прозванье пива..."
"Калевала", руна 20, 416-418, перевод Л.П. Бельского}
подразумевает (также как и остальные стихи) определённую сдержанность. Веселье тевтонского пьянства кажется не столь обжалованным, как другие пороки; однако же часто восхвалялось значение выпивки в установлении свободы воображения (и языка). Руна 21, 260:
"Восхитительное пиво,
Исцели угрюмость пьющих
Пробуди народ для песен,
Пусть их глас высокопарный
Удивит хозяев златом,
А хозяек размышленьем.
Если песня вдруг запнётся
И язык весёлый смолкнет,
Значит эль был дурно сварен
И питьё плохое было,
Музыкант тогда сфальшивит,
Не споёт он лучших песен,
И желанный гость умолкнет,
И кукушки пропал голос."

{"Пиво, доблестный напиток!
Да не пьют тебя в молчанье!
Дай мужам охоту к песне,
Золотым устам — к напеву!"
Удивляется хозяин,
А хозяйка слово молвит:
"Что-то песни поувяли,
Языки перетупились,
Дурно ль пиво я сварила,
Налила ль питья плохого,
Что певцы не запевают,
Не похвалятся напевом,
Не зальются, золотые,
И кукушка не ликует?
"Калевала", руна 21, 263-276, перевод Л.П. Бельского}
Но за этим скрыто богатство мифологии: у каждого дерева, волны и холма, кроме того, есть свои нимфы и духи (отличия в характере очевидны для каждого отдельного предмета). У крови и жил есть нимфа, есть дух руля {лодки - прим. перев.} , Месяц и его дети, Солнце и его дети (они оба мужского пола). Это неясные, внушающие страх (граничащий с испытываемым к царственному достоинству) образы бога леса Тапио и его супруги Миэликки, их сказочные сын и дочь: "Теллерво - лесная дева, юная, в одеждах мягких, в восхитительном убранстве" {"Теллерво, дочь Тапиолы,// Та красотка, дева леса,// Та малюточка лесная..." "Калевала", руна 46, 478-480, перевод Л.П. Бельского} и её брат Нюрикки с его красной шапкой и синей курткой; это Юмала или Укко в небесах и Туони в земле или, скорее, в нескольких смутных, зловещих областях за рекой странных вещей. Ахти{Ahti} и его жена Велламо пребывают в воде*; тысячи новых и причудливых персонажей для знакомства - мороз Пакканен {Pakkanen}, бог зла Лемпо, богиня ткачества Канкахатар{Kankahatar} - не привожу их подробного перечня, поскольку боюсь быть назойливым и наскучить перечислением. Границу между отпрысками нимф и духов - вы же не можете называть их богами, как назвали бы олимпийцев - и человеческими персонажами очень трудно чётко провести. Вяйнямёйнен, чрезвычайно человечный во лжи, самый разносторонний и стойкий из старейшин, являющийся центральным действующим лицом, - сын Ветра и Ильматар (дочери Воздуха). Куллерво, деревенский парень с трагической судьбой, - потомок лебедя во втором поколении.
Я предоставляю вам только этот беспорядочный набор богов, великих и малых, чтобы передать впечатление от восхитительной атмосферы, в которую вы погружаетесь, читая "Калевалу" - в тех нескольких случаях, когда вы не погружались в неё прежде. Если вы не темпераментны или думаете, что вы не созданы, чтобы ужиться с этими божественными персонажами, то, я заверяю вас, что их поступки обаятельны, и все они подчиняются великим Правилам Игры в Калевале, заключающихся в том, чтобы солгать по меньшей мере трижды, прежде чем поделиться любой точной информацией, впрочем, тривиальной. Это стало, я полагаю, правилом хорошего тона: кажется, никто не поверит вам, пока вы не сформулируете четвёртое утверждение (которое вы сдержанно предварите фразой "всю скажу тебе я правду, хоть солгал сперва немного" {"Я солгал тебе немножко,// Не сказал тебе я правды.// Ну, теперь скажу наверно." "Калевала", руна 16, 246-248, перевод Л.П. Бельского }).

V

Довольно о религии, если вы можете это так называть, и воображаемых предпосылках. Настоящие декорации этих стихов, место действия большей их части - это Суоми, Земля болот, Финнляндия {Finnland} [sic], как мы её называем, или, как часто называют её финны, Страна Десяти Тысяч Озёр. Краткая прогулка здесь, я полагаю, едва ли могла бы дать лучшую картину страны, чем предоставляет "Калевала" (страны по меньшей мере вековой давности, если в той земле не было современного прогресса); картину наполненную любовью к этой стране: к её топким и широким болотам, в которых находятся островки того сорта, что формируются поднимающейся почвой или усечёнными холмами , возможно, с деревьями. Всюду топи - перед тобой или рядом с тобой - и побеждённый или обманутый герой всегда в них заброшен. Он видит озёра и заросшие тростником равнины с медленными реками; бесконечная рыбалка, свайные дома - и затем зимой земля усыпана санями, и люди движутся по ней быстро и устойчиво точно так же, как на лыжах.Можжевельник, пихта, осина, берёза, нечастый здесь дуб, редкие любые другие деревья постоянно упоминаются; и какими бы они ни были в Финляндии в наши дни: и волк, и медведь - особы величайшей важности в "Калевале" - и, кроме них, многие субарктические животные, которых мы не знаем в Британии.
Совсем незнакомые обычаи и краски; иные удовольствия и опасения. Холод, в целом, рассматривается с величайшим ужасом, а нескончаемая пропарка в жаркой бане - одна из главнейших особенностей быта. Сауна или банный дом (полностью отделённое и тщательно продуманное строение, наличествующее во всех добротных крестьянских дворах) с незапамятных времён, я полагаю, является отличительной чертой жилищ финнов. Они парятся жарко и часто. Общество состоит из зажиточных хозяйство и рассеянных деревень ; стихи рассказывают о жизни высшего света, но только о жизни богатых крестьян, незначительно отделённой от деревенской. Нет причины для неистового гнева любого из героев большей, чем его собственная жена, опозорившая себя прогулкой "вниз в деревню". Тут отражается спокойный и умеренно довольный народ, хоть и лишённый всех лучших и величавых аспектов национальной жизни или традиции; ими управляла чужестранная власть. Изредка происходит появление таких слов, как "король" - там, где нет изысканного великолепия, нет замков (упоминания о них часто являются просто плохим переводом) .
Старейшины, крепкие земледельцы выглядят белобородыми, с величественной осанкой (когда их жён нет поблизости). Власть матерей - чрезвычайно захватывающая характеристика. Даже старый Вяйнямёйнен советуется со своей мамой в самых сложных случаях: завязывание тесёмок на фартуке, продолжающееся даже после смерти, и наставления, выдающиеся по случаю из могилы. Мнение хозяйки дома повсеместно излагается в первую очередь. Чувства к матерям и сёстрам подлинны, глубоки и сильны во всех отношениях. Такой закоренелый вертопрах, распущенный и женолюбивый, как "весёлый Лемминкяйнен" (так его постоянно называют) представлен только своими лучшими, сильными и ласковыми чувствами по отношению к своей матери. Величайшая трагедия Куллерво (безрассудного крестьянского парня) в женитьбе брата и сестры.
За пределами Финляндии нас часто перевозят в санях или лодках, или более быстрым и волшебным способом, к Похъёле, тёмной, туманной, болотистой стране, иногда, очевидно, о ней думают как о Лапландии, но чаще не кажется ясным источник, откуда пришла магия и стиль чудес, где живёт Луохи {Luohi} [sic], спрятавшая cолнце и луну. Швеция, Лапландия, Эстония часто упоминаются. Саксония (которая в наше время враждебна) - редко и сдержанно. Россия, наш союзник, - не часто и обычно отталкивающе; о бессердечной грубиянке, о жене сказано: "Бирюком живёт твой братец://С женой, словно из России"
{"...Стал чужим тебе твой братец
и жена его - чужая..."
"Калевала", руна 23, 769-770, перевод Л.П. Бельского}
и о самой безнадёжной и ничтожной жизни сказано: "Будто русский узник, только// Нет вокруг тюремной клетки"
{"...Словно пленник на чужбине -
Только стражей не хватает! ..."
"Калевала", руна 22, 319-320, перевод Л.П. Бельского}.

VI

Я сейчас пытался без раскрытия фабулы или отдельных лакомых кусочков дать понять стиль и особенности "Калевалы", "Страны героев". Её стиль, конечно, очень сильно зависит от всех убеждений и социальных характеристик, о которых я рассказывал: несмотря на некоторые очень курьёзные черты самых случайных и индивидуальных характеров, они так ярки в целом, что кажутся заслуживающими упоминания, прежде чем я прекращу свою извилистую лекцию. Любопытная вещь, которую я бы назвал "сверхдобавлением", посредством неё часто осуществляется сравнение - сразу после некоторого утверждения следующая строка содержит значительное расширение того же утверждения, зачастую с безрассудной переделкой деталей или фактов: цвета, металлы, имена накапливаются не для максимально отчётливого представления понятий, а лишь для придания эмоционального эффекта. Странно и зачастую фактически расточительно использование слов "золото", "серебро" и "мёд", беспорядочно разбросанных по строчкам. Цвета встречаются реже; мы скорее найдём "золотой" и "серебряный", "лунного света" и "солнечного света" - в обоих случаях явственно прорывается сильное восхищение.
Здесь много таких деталей; заклинания или молитвы об отвращении беды более важны - они непрестанно повторяются в присутствии зла, злой тревоги и варьируются от пяти строк до пяти сотен строк, такой длины чудесная "Коровья песня" жены Ильмаринена; впрочем, чрезвычайно очаровательными являются также "песни сотворения" - только из них вы узнаёте аккуратно детализированную историю сотворения, рождения и родословия кого-либо (я не сказал "чего-либо", поскольку в "Калевале" практически отсутствуют подобные различия), чтобы обрести власть остановить зло и исцелить повреждения, причинённые им, или иным способом воздействовать на него. Наиболее замечательны песни "Сотворение железа" и "Сотворение пива".
Завершая - хотя ясно, что (на наш искусственный, даже сверхзастенчивый, современный вкус) множество дешёвых улыбок может избавиться от этих стихов (прежде всего, из-за плохого или посредственного перевода) - это пока ещё не та театральная поза, в которой я хочу изложить их в вашем присутствии. В этом есть определённый юмор (в сохранении промежуточного положения персонажей и так далее), который оправдывает насмешливость, но, в действительности, влечёт за собой смех над [нашей] собственной слабостью, нашим собственным тупым воображением, от старости, если мы смеёмся также светло от простоты вздорных {balder} отрывков "Страны героев" - если мы не смеёмся, на самом деле, от удовольствия нахождения чего-то свежего и чудесного. В этих отрывках не только развлекательные истории о магии и приключениях, замысловатые мифы или легенды, но в них ещё присутствует истинная лиричность и очаровательность - даже в переводе; и это высокое поэтическое чувство снова и снова встречается в строках, в или двустишиях, или строфах беспорядочных рун, но настолько невыровненных, что приводить пышные отрывочные цитаты бесполезно. Также эпизоды и ситуации ни в коем случае не являются худшим (а зачастую во многом лучшим) по сравнению с балладами более знаменитых, чем Финляндия, стран. Мы имеем дело с народной поэзией: не перегруженной техническими приёмами, бессознательной и неровной.
Но восхищение Землёй, чудесность этого, обязательное чувство как необходимость для магии, плутовство с золотой луной и серебряным солнцем (они именно таковы) - то есть всеобъемлющее человеческое времяпрепровождение - эти вещи можно разыскать в "Калевале". Весь мир - чтобы сделать в нём полный оборот, Великий Медведь - чтобы играть с ним, и Орион, и Семь Звёзд - все магически подвешены к ветвям серебряной берёзы, зачарованной Вяйнямёйненом; великолепные, колдовские, скандальные поселяне, давно сообщившие, когда вы направитесь в "Сауну" - после того как привяжете корову (по завершении дня) на пастбище в маленькой Суоми в Болотах.

[Формально текст, очевидно, заканчивается здесь, но следующая страница явно следует за этой и содержит введение и заметки об отрывках для чтения вслух. Ред.]

VII

Цитирование
Перевод,который я использую, выпущенный в серии "Everyman" (2 тома), принадлежит W.H. Kirby{Сайт "Wikipedia" указывает имя William Forsell Kirby - прим. перев.}: он иногда кажется без необходимости впадал в прозу и словесные нелепицы, хотя, разумеется, огромная трудность оригинального стиля твёрдо подчёркнута. Насколько я вижу, он, кажется, пытался приблизить (по возможности) перевод каждой строки к соответствующей строке оригинала без усовершенствований; но иногда его перевод действительно очень хорош. Если кто-нибудь не знает сюжета (и обладает временем), я едва ли могу сделать что-либо лучшее, чем прочесть простое краткое изложение из предисловия к этому изданию.

Отрывки
У финнов наиболее любимы эпизоды "Айно" и "Куллерво"
1) Айно р. III 530 (цикл) до конца; р. IV (140-190) 190-470
2) Куллерво р. 31 1-200; 34 1-80; 35 (170) 190-290; 36 (60-180; 280-до конца)
3) Коровья песня (cp. страницу выше)
32 60-160; 210-310
(Она включает классический пример "улещивания"; медведь, конечно, самый ненавистный из всех зверей по мнению жены крестьянина; вот как она обращается к нему.)
32:310-370; 390-430; 450-470
4) Сотворение железа IX 20-260
5) Сотворение пива XX 140-250; 340-390
(6) Ковка Сампо X 260-430
(7) Огромный бык XX 1-80
(8) Ёукахайнен III 270-490
9) Страдания невесты XXII 20-120; (130-190) (290-
400—)


Примечания и комментарии

...в действительности, написана не для данного общества... - См. предисловие редактора. Толкин впервые читал эту лекцию Обществу солнечных часов в Корпус Кристи колледже в Оксфорде 22 ноября 1914 г. Он также прочёл её в Клубе Эссе Эксетерского колледжа в феврале 1915 г. в соответствии с представленным здесь текстом.

... нежданной болезни запланированных лекторов. - Я не имела возможности найти каких-либо дополнительных сведений о лекторах или сущности "болезни".

...литтературой... - Толкин использует это написание повсюду, прежде всего в аббревиатуре "литт." Такое использование, возможно, является нарочитой аллюзией на латинское "litteratura", которое, годы спустя, (в его "Прощальном слове" 1959 г.) он приравнял греческим "grammatike" и "philologia" в смысле "изучения грамматики и идиом, и критическим изучением авторов (в большинстве своём сосредоточенном на их стиле)" (MC 232). Несколькими строками ниже в том же разделе он отмечает отличие "слова 'литература' более точного" в значении "письма", чем в значении "целей или форм искусства" (MC 233). Особое значение придаётся понятию языка в соответствии с первым использованием в отрывке с его утверждением, что "Мифология - это язык, а язык - это мифология" (TOFS 181).

...в оригинале, который чрезвычайно отличен от любого перевода... - Будучи в Эксетерском колледже, Толкин отметил в библиотечном формуляре "Финскую грамматику" для того, чтобы подготовиться к чтению "Калевалы" на языке оригинала.Кажется, он уже тогда работал над теорией, нашедшей выражение в рукописи A текста "О волшебных историях", а именно что "Мифология - это язык, а язык - это мифология" (TOFS 181).

...в "Книгах для детей" Стида... - Серия книг для юношества, опубликованная В.Т. Стидом {W.T. Stead}, английским журналистом, филантропом и политиком, "Книги для детей" состояли из переложений классики, волшебных сказок, басен, детских прибауток, Великих событий британской истории и Евангелия, содержащих мораль и христианское видение целей реформирования мира. "Книги для детей", первая серия 1806-1920, были хорошо известны юношеству поколения Толкина.

... в вышеупомянутых излюбленных розовых переплётах... - хотя в этом тексте нет "выше" упоминаний о розовых обложках, Толкин в более позднем машинописных эссе отмечает, что "Книги для детей" Стида имели розовую обложку.

...на индоевропейских языках. - Теория индоевропейских языков, возникшая из сравнительной филологии и мифологии девятнадцатого века, реконструировала по фонологическим соответствиям и принципам замен звуков гипотетический доисторический протоиндоевропейский язык, от которого произошла семья современных индоевропейских языков. Финский, связанный с венгерским и (отдалённо) с турецким, является не индоевропейским, а финно-угорским.

...Торфинну в Добром Винланде... - Торфинн Карлсефни - исландец одиннадцатого века, пытавшийся основать колонию в "Винланде", названном так ранее Лейфом Эрикссоном, намеревавшийся оказаться где-то на северо-восточном побережье Северной Америки. Его экспедиция упоминается в двух исландских рукописях четырнадцатого века: в "Книге Хаука" {Hauksbók} и в "Книге c Плоского острова"{Flateyjarbók}.

... громоздкого перевода... - Толкина не устраивал не только перевод Кирби, утверждаемый Толкином принцип, что "Мифология - это язык, а язык - это мифология" (см. выше примечание об "оригинале и переводе") приводил к идее неполноценности любого перевода как работы по точной передаче оригинала.

...когда я впервые читал Калевалу... - Толкин впервые читал перевод Кирби (по данным и Хамфри Карпентера {Humphrey Carpenter}, и Джона Гарта{John Garth}) в 1911 г., в свой последний год в школе короля Эдуарда. Он поступил в Оксфорд осенью этого года и отметил "Финскую грамматику" Чарльза Элиота{Charles Eliot} в библиотечном формуляре Эксетерского колледжа.

... Андаманских островов... - Андаманские острова (территория Индии), расположены в Индийском океане на полпути между Индийским субконтинентом и Юго-Восточной Азией. В "Обычае и мифе" Эндрю Лэнг {Andrew Lang} дважды ссылается на жителей Андаманских островов. Первая цитата: "Если третичный троглодит был бы похож на современного жителя Андаманских островов... он бы стоял и медитировал в страхе перед фактом, что дерево выше, чем он...?" (233), и следующая предполагающая, что "Если история религии и мифологии будет разгадана, мы должны исследовать, что общего у отсталых классов Европы с австралийцами, бушменцами и андаманцами" (241). Стоит отметить, что в много более поздних утверждениях в черновиках A и B "Беовульф. Чудовища и критики" (предположительно датированных Дроутом {Drout} 1933-35 гг.), что сравнительная критика могла замещать "андаманцами...англосаксонцев" (B&C 33, 81).

... сказке хауса... - Хауса - сахельский народ, занимающий территорию северовосточной Нигерии и юговосточного Нигера. В книге "Британский фольклор: история" Ричард Дорсон {Richard Dorson} отмечает, что "в течение пятилетнего периода 1908-1913 гг. были опубликованы четыре сборника фольклора и языка на хауса" (368). Дорсон ссылается на "Сказки народа Хауса"майора Артура Джона Ньюмана Тремеарна {Arthur John Newman Tremearne}, опубликованные в 1914 г. Статья, озаглавленная "Сказки народа Хауса" за авторством "F.W.H.M.", появилась в журнале "Дела Африки" {African Affairs, Oxford University Press, 1914; XIII 457.}. Появившиеся к тому времени, когда Толкин писал эссе, эти работы могли оказаться в его распоряжении. Скептический взгляд на сравнительную мифологию, выраженный здесь, предвещает позднее и столь же законченное мнение Толкина о сравнительном подходе в его эссе "О волшебных историях".

...экзаменам чести... - Классические экзамены чести, первый тур экзаменов в Оксфордском университете, в которых студент мог стать Первым (в высшей степени превосходно), Вторым (хорошо, но не замечательно) или Третьим (слабо сдал.) Толкин стал вторым.

...Троил, нуждающийся в Пандаре... - Толкин мог знать историю, рассказанную в поэме Чосера "Троил и Крессида" или пьесу Шекспира "Троил и Крессида". В обеих работах действия дяди Крессиды Пандара характеризуются, как посредничество между влюблёнными.

... странных рассказов троглодитов... - Первое значение слова "троглодит" - "пещерный человек" (от греческого "trogle" - "дыра") с расширительным смыслом "пустынник", Толкин, возможно, имеет в виду истории, изолированные от остальной части общества. Также см. использование этого слова Эндрю Лэнгом выше в прим. "Андаманские острова".

...в "Мабиногионе"... - "Мабиногион" - великое литературное вместилище валлийской мифологии - существует, большей частью, в двух рукописях: "Белой книге Ридерха" {Llyfr Gwyn Rhydderch, A.D. 1300-1325} и "Красной книге из Хергеста" {Llyfr Coch Hergest, 1375-1425}. он был переведён на английский леди Шарлоттой Гест {Charlotte Guest} в 1838-49 гг. У Толкина была копия в трёх томах.

...Вяйнямёйнен... - вековечный певец и старейший культурный герой, первый из "большой тройки" героев "Калевалы"; два других: кузнец Ильмаринен и бесчестный повеса Лемминкяйнен. В образе Вяйнямёйнена - перворождённого и самый народного из трёх - наличествуют черты шаманизма.

...пока Элиас Лённрот в 1835 году не издал, состоящий из них, сборник. - В 1835 г. Элиас Лённрот, финский врач и собиратель фольклора, опубликовал "Старую Калевалу" - сборник, состоящий из рун, или песен, из его обширной коллекции.

Лённрот был не только собирателем... - Ранее фольклор собирали Захрис Топелиус{Zachris Topelius,}, Маттиас Кастрен{Matthias Castrén}, Юлиус Крон{Julius Krohn} и его сын Карл Крон{Kaarle Krohn}. Более полный обзор см. в работах Domenico Comparetti, Traditional Poetry of the Finns, London: Longmans Green, 1898 и Juha Pentikäinen, Kalevala Mythology, trans. Ritva Poom, Indiana University Press, 1989.

...переиздан в 1849 году... - расширенное, стандартное издание "Калевалы", с которого и делаются все современные переводы.

...на первый успех "Калевалы" в переводах в Скандинавии и Германии. - это действительно был "успех в переводах", начавшийся с перевода на шведской "Старой Калевалы" (1835 г.) Маттиасом Кастреном (финном) в 1841 г. В 1845 г. Якоб Гримм включил тридцать восемь строк из 19-й руны в представление в Немецкую Академию Наук, а полный перевод на немецкий "Новой Калевалы" (1849 г.) был осуществлён Антоном Шефнером{Anton Schiefner} в 1852 г.

..."Пение сотого псалма - великого старинного пуританского гимна". - Синтаксис Толкина слишком сложен, чтобы можно было точно понять, кто, что и о чём сказал, но несомненно "правильное понимание американского английского" ссылается на "London Daily News", оценившее лонгфелловское "Ухаживание Милса Стэндиша", как содержащее "одни из самых необыкновенных строк во всём английском". Обсуждаемая строка (неправильно цитируемая Толкином) описывает Присциллу, объект Ухаживания, "поющую сотый псалом - великий старинный пуританский гимн". Столь же неясен объект обычного сарказма Толкина: либо правильно понимающее американский английский "London Daily News", не обладающее поэтическим вкусом, либо Лонгфелло, назвавший еврейский псалом "пуританским гимном". Или всё вышеизложенное.

...Ильмаринена... - Ильмаринен - один из "большой тройки" героев "Калевалы". Его имя составлено из "ilma" - "небо" и суффикса рода деятельности "ri". Его эпитеты: "seppo" - "искусный ремесленник" и "takoja" - "молотобоец, коваль". Он первым создал небо, финнское "kiirjokansi" - "украшенная/многоцветная крышка", и выковал Сампо, таинственную вещь, предмет притязаний в "Калевале".

...Каукомъели. - прозвище или эпитет Лемминкяйнена, беззаботного повесы, третьего в "большой тройке". Магоун {Magoun} переводит Каукомъели как "человека с далеко-блуждающими мыслями"; Фрибург{Friburg} - как "далеко-мыслящий"; Кууси{Kuusi}, Босли{Bosley} и Брэнч{Branch} как "далеко-видящий" или "гордый".

... "почти разговорах". - Обыкновение в народных сказках и народной поэзии, заключающееся в том, что неживые, но персонифицированные предметы обладают голосами и говорят про себя или разговаривают с человеческими персонажами (или говорят о них). Например, арфа в сказке "Джек и бобовый стебель" сообщает владельцу, что Джек её украл. Толкин использовал это обыкновение в "Хоббите", когда кошелёк тролля разговаривал с Бильбо (пытавшегося этот кошелёк стянуть).

... Ахти... в воде... - У Толкина здесь орфографическая ошибка и, следовательно, ошибочный оборот. Он подразумевает Ахто{Ahto}, значащегося в списке Кирби как "бог моря и воды". Ахти{Ahti} - прозвище Лемминкяйнена.

Далее: "Калевала" [Машинописный черновик]